14. В рубрике «Польский рассказ» размещены три текста. Это:
14.1. Рассказ Анны Бжезиньской и Гжегожа Висьневского/Anna Brzezińska, Grzegorz Wiśniewski “Chwała ogrodów/Слава садов” (стр. 41-47). Иллюстрации МАРЦИНА КУЛАКОВСКОГО/Marcin Kułakowski.
Название рассказа – намек на стихотворение Редьярда Киплинга “The Glory of the Garden”. И вообще в рассказе, входящем в цикл «Великая война», использовано очень многое из подлинной биографии этого великого английского писателя, потерявшего сына на одном из фронтов Первой мировой войны. Рассказ номинировался на получение премии им. Ежи Жулавского, позже он вошел в состав авторского сборника “Na ziemi niczejej/На ничейной земле” (2008), о котором рецензент пишет следующее.
«Ничейная земля. Узкая полоска земли между линиями вражеских траншей. От нескольких сотен до нескольких десятков метров, разорванных сотнями снарядов и изрезанных колючей проволокой заграждений и остатков укреплений. На ничейной земле нет законов. Когда артиллерия замолкает, слышен только звон пустых консервных банок, в которых возятся крысы, голоса раненых, умирающих и зовущих товарищей. Но мало кто спешит им на помощь. Потому что именно здесь на охоту выходят снайперы и разведчики, готовые перерезать вам горло ради консервированной говядины, а также другие звери — безымянные и древние. Как и столетия назад, они прибывают, привлеченные запахом крови.
И именно здесь, на неконтролируемой территории, в мире, подвешенном между тьмой и тенью, вынуждены выживать они. Солдаты.
Во время наступления на Пашендейл батальон британских солдат, отрезанный в опустевшем бегинаже, пытается вырваться из окружения и разгадать тайну убитых монахинь, после которых в подвале церкви остались лишь остатки обугленных гобеленов. Полуслепой Ринал отправляется на поиски своего единственного сына, который был объявлен пропавшим без вести через две недели после своего восемнадцатилетия, когда возглавлял солдат в наступлении в битве при Лоосе.
Матрос Иоганн, ветеран окопной войны, не может заглушить голоса, шепчущие в его голове — врачи списывают это на боевой шок, напоминание о перестрелке под Верденом, — но он продолжает слышать пение, которое зовет его в бездну. Потому что на ничейной земле нельзя быть уверенным ни в чем. Ну, возможно, за исключением собственной смерти» (encyklopediafantastyki).
На русский язык рассказ не переводился. В его карточку можно заглянуть ТУТ А почитать об одном из авторов – Анне Бжезиньской можно ТУТ Биобиблиографии второго автора на сайте ФАНТЛАБ нет.
14.2. Рассказ Войцеха Хмеляжа/Wojciech Chmielarz “Noc Świętego Mikołaja/Ночь Святого Николая” (стр. 48-57). Иллюстрации РАФАЛА ШЛАПЫ/Rafał Szłapa.
Декабрь 1611 года. Длится датско-шведская война (одна из таких войн). В Копенгаген ко двору короля Христиана IV приезжает выпускник Краковской академии преподобный Альдо де Санд, которому король поручает важную миссию – расследовать пропажу детей в провинции Финнмарк, самой северной провинции, где живут саамы, тролли, весь и укрываются последние языческие боги Скандинавии… Весьма оригинальный взгляд на личность святого Николая (он же Николай Чудотворец, Николай Мирликийский), который согласно легенде раз в год, ночью 9 (16) декабря), в посвященный ему день, посещает детей и кладет им под подушки подарки.
На русский язык рассказ не переводился. В его карточку можно заглянуть ТУТ А почитать об авторе на русском языке негде – его биобиблиографии на сайте ФАНТЛАБ нет.
14.3. Рассказ Петра Кобуса/Piotr Kobus “Űbermensch” (стр. 58-64). Иллюстрация ПАВЛА ХЕРНИКА/Paweł Hernik.
“Übermensch” – сверхчеловек (нем.). Безымянный герой рассказа, знаток боевых искусств, участник боев без правил, после смерти отца поддается уговорам приятеля, специализирующегося в изготовлении стимулирующих физическую активность веществ, протестировать очередную чудодейственную смесь…
На русский язык рассказ не переводился. Его карточки на сайте ФАНТЛАБ нет. Нет на нем и биобиблиографии автора. Впрочем, об авторе известно мало.
ПЕТР КОБУС
Петр Кобус/Piotr Kobus (род. 1982) – польский писатель НФ, автор двух рассказов.
Филолог (полонист) по образованию. Сотрудничал с сетевым НФ-журналом “Fahrenheit”. Дебютировал в журнале “Nowa Fantastyka” рассказом “Sygnet Srebrnowlosego/Перстень с печатью Серебряноволосого”, участвовавшим в «кардовском» конкурсе в октябре 2004 года. Опубликовал в этом же журнале рассказ “Űbermensch” в апреле 2008 года.
8. Интервью, которое Мацей Паровский, Аркадиуш Наконечник и Блажей Дзиковский взяли у польской писательницы Анны Бжезиньской, публикуется на стр. 2—4 под заголовком:
ЕСЛИ МЫ ВЫБРОСИМ МАГИЮ, НЕ ОСТАНЕТСЯ НИЧЕГО
(Kiedy wyrzucimy magię, nie zostanie nic)
Мацей Паровский пишет во врезке следующее:
Анна Бжезиньская/Anna Brzezińska – известная и любимая писательница фэнтези, основательница издательства “Runa”, историк средневековья, жена большого Грега и мать маленького Кшися. Трижды лауреатка премии имени Януша Зайделя: за дебютный рассказ “A kochał ję, że starch/И любил ее, хоть помирай”, роман “Żmijowa harfa/Змеева арфа” и опубликованный в журнале “Nowa Fantastyka” рассказ “Wody głębokie jak niebo/Воды глубокие, как небо”.
Мы сочли, что кому уж кому, а отмеченной столь многими премиями особе наверняка есть что сказать о жанре, которому посвящен этот номер журнала “Nowa Fantastyka”. Мы встретились с Анной Бжезиньской в пивном баре на Мокотовских Полях. Писательница довольствовалась соком и минеральной водой, представители редакции закусывали пиво луковыми колечками, а разговор о магических делах очень быстро приманил таинственного одноглазого кота.
Итак:
ЕСЛИ МЫ ВЫБРОСИМ МАГИЮ, НЕ ОСТАНЕТСЯ НИЧЕГО
Дверь черного хода
Аркадиуш Наконечник: Почему ты, собственно, начала писать?
Aнна Бжезинская: Потому что я не знала русского языка. Были некогда русские книжные лавки, а в них продавали замечательно иллюстрированные книжки. Я не умела читать напечатанное кириллицей, поэтому, когда взрослым было недосуг, рассматривала иллюстрации и сама придумывала истории. Первую из них я записала, когда мне было восемь лет – к иллюстрации из сказки Пушкина. Как раз тогда я впервые столкнулась с безжалостной литературной критикой: я написала, что героиня сказки была прекрасна как райская гурия – и это жутко рассмешило мою мать. Она показывала это кому ни попадя, что меня страшно раздражало, и я на какое-то время отказалась от записи своих историй. С тех пор я не люблю критики.
Мацей Паровский: Ты прежде принялась писать, и лишь затем открыла для себя жанр?
Анна Бжезиньская: О, почуял хорошего человека – то есть меня, конечно. (О коте, вскочившем ей на колени). Я очень долго не осознавала, что существует нечто такое как фэнтези. Я считала, что то, что я пишу, это исторический роман, профильтрованный сквозь древние верования… я называла это историей несуществующих стран.
Мацей Паровский: Но ты с самого начала ходила вокруг сказок, фантазий.
Анна Бжезиньская: Моей первой книжкой была «Одиссея», которую мне читали родители. Папа каждый вечер рассказывал мне сказки, и я еще прежде, чем начала их понимать, уже познакомилась со всей европейской мифологией. Вдобавок я рано прошла по дорожке патриотического воспитания: оборона Глогува, все эти Собачьи поля… до Ченстоховы мы не доходили, потому что папа засыпал аккурат в окрестностях Собачьего поля. Иногда я в шутку говорю, что если бы он держался дольше, я стала бы историком современности а не средневековья. Если родители умные люди и располагают свободным временем, детям очень важные вещи достаются в подарок.
Блажей Дзиковский: Ты однажды сказала: «Я вошла в фантастику из литературы главного течения через дверь черного хода». Я удивился – ведь обычно говорят, что фантастика – это та самая задняя дверь, через которую входят в настоящую литературу.
Анна Бжезиньская: Барьер между главным течением и фантастикой – это нечто искусственное. Я предпочитаю деление литературы на высокую и популярную. Такое деление заметно в польской фантастике – во многих книжках используется фантастическая атрибутика, но они в сущности – приключенческие произведения, которые могли бы прекрасно обойтись и без фантастики. И есть группа писателей, которые используют конвенционные условности, чтобы высказать нечто, что без них высказать не удастся.
Блажей Дзиковский: Назови имена!
Анна Бжезиньска: Яцек Дукай, Вит Шостак, Марек Хуберат, Анджей Сапковский, Анна Борковская… и я добавила бы в этот список Вавжинца Поджуцкого.
Чужие с Альфа Центавра
Аркадиуш Наконечник: Я слышал кое-что о некоем издательстве “Runa”. Вот как это происходит: писатель оценивает книги других писателей?
Анна Бжезиньская: Я стараюсь не оценивать…
Аркадиуш Наконечник: Но ты должна принять простое решение: беру или не беру!
Анна Бжезиньская: Такие решения мы принимаем коллективно. У меня специфический вкус. Эдите [Эдита Шульц – совладелица издательства “Runa”. Прим. ред.] нравятся более легкие тексты. Ох, этот малый вредитель уже порвал мне колготки (о коте). По работе мне приходится читать много того, чего в нормальных условиях я никогда бы не читала. Кто-то написал книгу и надеется на то, что я ее прочитаю – мне нельзя обманывать его ожидания. Очень интересными бывают сопроводительные письма: «Я написала новую версию истории звонаря из собора Парижской Богоматери. Старая была плохая, поэтому я разместила свою в реалиях Вархаммера». В те времена, когда мы еще отвечали на все предложения, я получала письма в стиле: «Ах ты дура, трах-тарарах, неужто ты думаешь, что твоя писанина лучше годится для печати, чем мои “Чужие с Альфы Центавры”?»
Блажей Дзиковский: Ты, как издатель, наверное знаешь, какие ветры дуют в отечественной фантастике.
Анна Бжезиньская: Потоком льются очень схематичные фэнтези. Но также появляются те люди, которые не росли в среде фантастики. Зрелые индивидуалисты, такие как Вит Шостак.
Блажей Дзиковский: Нас читают молодые писатели. Какую книгу им следует прислать, чтобы ты ее издала?
Анна Бжезинская: Я мечтаю об оригинальной НФ. Чтобы мне попался второй Поджуцкий, который прислал бы книгу, основанную на его собственных научных исследованиях, или чтобы мне попал в руки оригинальный horror… все, что угодно, только не история об очередной богатырской дружине, крушащей столы в очередной корчме. Умоляю!
Аркадиуш Наконечник: А ты сама можешь похвастать оригинальностью?
Анна Бжезиньская: Нет, но я хочу чего-то такого, что сама не смогу придумать. Я читала Вавжинца с радостным изумлением: мне такое и в голову не пришло бы!
Блажей Дзиковский: Ты тоже вошла в фантастику из-за ее порога.
Анна Бжезиньская: Меня многое удивило внутри сообщества. Я ранее не знала, что существует нечто такое, как фэновское общение. Люди встречаются, придумывают фанфики… Среди них множество тех, кто хочет писать – и в конце концов и в самом деле пишет. Меня это удивило, потому что я жила в убеждении, что писатель должен держаться наособицу настолько, насколько это вообще можно.
Аркадиуш Наконечник: А что ты думаешь о курсах развития писательского мастерства?
Анна Бжезиньская: Наверное на таких курсах можно быстрее научиться техническим приемам: как писать диалог, описывать героев. Но я училась этому, маниакально читая книги. Был момент, когда родители опасались, что это самым жутким образом отразится на моем зрении.
Метафизика & голые девицы на танках
Мацей Паровский: Расскажи о своем творческом развитии.
Анна Бжезиньская: Я дебютировала рассказом “A kochał ją, że starch/А любил ее, хоть помирай” – очень люблю этот текст, он радостный, фривольный.
Когда я читала польских фантастов, то у меня сложилось впечатление, что у них, кроме Сапковского, мало фривольности в текстах, они смертельно серьезные. Когда я дебютировала в 1998 году, можно было писать о чем-то ином, чем борьба с социализмом. Забавно, что теперь, когда появилось много историй о голых девицах на танках, я пишу нечто далекое от того, что Мацей Паровский назвал «развлекательной фантастикой». Впрочем, меня несколько возмущает то, что НФ считают более умной сестрицей, а фэнтези зачастую относят к книгам для чтения в поезде, который не требуют от читателя никаких умственных усилий при этом самом чтении. Это вздор. Если кто-то не знает, что такое «кариатида», пусть пошевелит задницей и заглянет в словарь.
Блажей Дзиковский: Не является ли побег в прошлое спасательным кругом для того писателя, который не способен справиться со сложным современным миром и его прокомментировать?
Анна Бжезиньская: А ты считаешь, что мир прошлого был менее сложным? О литературном качестве произведения ничего не говорит то, что писатель разместил в нем информацию о том, что с такого-то дня булка-кайзерка подорожала на три гроша. И комментарий к современности сам по себе тоже не обладает никакой литературной ценности, потому что если мы пойдем этим путем, то самым метким произведением придется признать надпись на заборе: «Бальцерович – х…йло». А если надпись будет еще и с орфографической ошибкой, тем лучше – литературный эксперимент! Я занимаюсь фантастикой, потому что это единственный жанр, в котором можно писать о давних представлениях, которые представляли собой часть видимой действительности.
Блажей Дзиковский: И какие это представления?
Анна Бжезиньская: Например, неоплатоническое видение универсума. Если бы я писала исторический роман, то должна была бы написать следующее: люди верили, что мы имеем сколько-то там сфер демонов, девять ангельских хоров и т.д. И только в фантастическом произведении я могу написать, что эти демоны существовали на самом деле.
Блажей Дзиковский: Звучит замечательно, но есть множество авторов, которые берут Толкина, называют эльфов “лясоками”, а гномов – “подземниками”, и вот она – оригинальная фэнтези.
Анна Бжезинская: Меня это вообще не интересует. И подобным образом я равнодушна к приложениям вроде генеалогических таблиц, карт. Классический вопрос из моих встреч с читателями: «Почему в вашей книге нет карты?». Потому что нет, та же, как нет и зубочистки с противосолнечными очками.
Мацей Паровский: Ты показываешь, что у людей прошлого были другие мечты, что они чего-то другого боялись…
Анна Бжезиньская: Они очень отличались от нас. Например, он не дрожали перед смертью, как мы. Они боялись злой смерти, без исповеди и подготовки. Потому у них появились пособия по правильному умиранию. Наше видение любви – романтичное: парень встречает девушку, они смотрят в глаза друг другу… нечто такое во времена ренессанса сочли бы фанаберией, ибо брак был контрактом двух семей, связанных какими-то имущественными интересами, а не союзом двух влюбленных друг в друга людей. У наших предков было также совершенно другое отношение к старости. Старец – был самой уважаемой особой, потому что обладал огромным опытом и знал, как жить.
Блажей Дзиковский: Ты говоришь так, словно свидетельствуешь: вот так все и было. Удивительно видеть это в литературе, опирающейся на фантазии.
Анна Бжезиньская: Я хочу показать прежнюю психологию. Не эпатировать макабрическими жестокостями, но разъяснить читателю, что те вещи, которые кажутся очевидными, таковыми вовсе не являются. Например, критики кривили носы при виде той сцены из “Летнего дождя”, в которой писарь хватает служанку и «имеет» ее возле бочки. Возможно это не соответствует современному понятию о женской чести, но тогда временами именно так выглядели дамско-мужские отношения.
Блажей Дзиковский: А что с магией, которой не было? Как читателю принять такую психологию, если ты рядом пишешь о чудовищах и колдовских чарах?
Анна Бжезиньская: Пусть читатель помучается. В прошлом люди верили в магию, существовало магическое мировоззрение, а представляемый в воображении мир был населен магическими существами. Путешествие в прошлое – это отчасти как бы путешествие на другую планету, в совершенно чуждый мир.
Блажей Дзиковский: Но зачем эта магия?
Анна Бжезиньская: Без нее не удалось бы сказать то, что нужно сказать. Так, если мы из рассказа «Воды глубокие, как небо» выбросим магию, не останется ничего. Я, когда пишу, начинаю с построения мира, сюжет вторичен. В мире этих рассказов магия состоит в принуждении демонов к сошествию в подлунный мир. Маги должны обладать специфическим характером: если ты строишь всю мощь и жизнь на том, что ломаешь другим людям волю, то это отражается на всей твоей судьбе. Это книга о свободе и принуждении.
Блажей Дзиковский: В том, что ты говоришь, видна огромная творческая дисциплина…
Аркадиуш Наконечник: Я назвал бы это попросту писательской добросовестностью. Ты стараешься сохранять твой мир в цельности…
Анна Бжезиньская: Мне не кажется, что писатели поп-литературы недобросовестны. Попросту они ставят себе другие цели.
Мацей Паровский: Да нет, они попросту хотят писать что попало и неумело это делают.
Анна Бжезиньская: Что попало тоже кому-то надо.
Мацей Паровский: Кому?!
Анна Бжезиньска: Покупателям дешевых романов. Я верю в то, что чтение даже дрянной литературы приносит пользу. Я не питаю иллюзий, что кто-то от романов для домохозяек дойдет до “Ромео и Джульетты”, но мне кажется замечательным, что в доме существует такое занятие, как чтение. Ребенок имеет возможность увидеть маму не только у плиты или перед телевизором, но также за книжкой.
Мацей Паровский: А есть ли у писателя обязанности? Относительно общества, ремесла?
Анна Бжезиньская: Я считаю, что если ты имеешь способности, то должен их использовать.
Мацей Паровский: Мне не хватает творцов, которые хотели бы описать мир, прокричать правду.
Анна Бжезиньская: Анджей Сапковский некогда сказал кое-что, под чем я подписываюсь обеими лапками: главной обязанностью писателя является не давать скучать. Это прекрасная программа-минимум, которая замечательно оправдывает себя в фантастике. Твой подход страшно ограничивает: обязательно политика, политически понимаемая религия. Некогда писали сообществами. Когда я начала писать, уже было место для писания единицам. Вот такой подход я всегда буду защищать.
Дефиниции не будет
Блажей Дзиковский: Ты упомянула писателей, которые без особой нужды используют фантастический стаффаж. Что требуется, чтобы книга оставалась произведением фэнтези после избавления от ее от этого стаффажа?
Анна Бжезиньская: Не знаю, потому что не знаю точного определения.
Блажей Дзиковский: Мне как раз хотелось бы, чтобы ты сама его выработала.
Анна Бжезиньская: На самом деле это зависит от того, в каком обществе вращается автор, в каком издательстве он издается. Если бы в издательстве “superNOWA” вышли “Córki Lota/Дочери Лота”Ромека Прашиньского/Romek Praszyński, которые являются классическим примером retelling-а библейской истории, это было бы фэнтези от разбойника. Если бы книгу издал Санторский, роман отнесли бы к литературе основного потока.
Аркадиуш Наконечник: Аня, может быть, ты чего-нибудь съешь? Мы тут все время грызем лук у тебя на глазах…
Анна Бжезиньская: Грызите на здоровья. Это все моя фобия: если я не могу помыть руки после общения с чужим животным [кот все еще сидит на коленях], то ничего не ем. Давайте вернемся к дефиниции. Некогда Яцек Дукай давал определение фантастике. Он построил фрактальное деревце: группы, подгруппы… И я, когда это все увидела, решила, что никогда в жизни не возьмусь за дефиницию.
Блажей Дзиковский: Однако в фэнтези есть нечто характеристичное: сентиментализм, ностальгия по прежним временам, определенным правилам жизни, ценностям…
Анна Бжезиньская: Да ну, как будто это самое прошлое действительно такое уж чистое и ясное. Впрочем, в этом много недоразумений: фэнтези повсеместно ассоциируется со средневековьем, а в языковой среде это ренессанс.
Блажей Дзиковский: Ренессанс?!
Анна Бжезиньская: А ты знаешь средневековый польский? Стилизация в фэнтези – барокковая и постбарокковая. Идеология якобы средневековая, но откуда в нашем кругу многобожие? Это аккурат древность или какие-то языческие реликты. Структура общества снова ренессансная.
Блажей Дзиковский: Но фэнтези пишется, наверное, не для того, чтобы учить читателя тому, что окна были затянуты рыбьими пузырями, лошади выступали в такой-то, а не иной, упряжи…
Анна Бжезиньская: А могла бы учить. Сенкевич хотел ободрить читателя, а тем временем все больше людей знает историю по Cенкевичу, а не по учебнику.
Блажей Дзиковский: А ты пишешь для того, чтобы учить или чтобы ободрять?
Анна Бжезиньская: Есть такая замечательная, еще античная формула: чтобы учить и развлекать.
(Примечание: Использованные в оформлении интервью иллюстрации СТЕФАНИИ ПУИ-МУН ЛАВ/Stephania Pui-Mun Law почерпнуты с обложек книг Анны Бжезиньской“Opowieści z Wilżyńskiej Doliny” и “Wody głębokie jak niebo”, напечатанных книжным издательством «Agencja Wydawnicza “Runa”»)
P.S. На фото вверху запечатлена пани Анна с рыжим одноглазым котом на коленях. А вот – пара фотографий с ее домашним котом.
И еще пара фотографий из ее странички в соцсети.
А тут пара снимков с замечательным дружелюбным псом. Второй снимок сделан во время короновирусного блэкаута. Право слово, мне нравятся ее взаимоотношения с домашней живностью. W.
8. В рубрике «Из польской фантастики» размещены два текста.
8.1. Рассказ “Entergelon” написал Шимон Протасовицкий/Szymon Protasowicki (стр. 45--49). Иллюстрации ОЛАФА ЦИШАКА/Ołaf Ciszak.
Рассказ был прислан на конкурс, объявленный редакцией журнала “Nowa Fantastyka” совместно с Британским советом в Варшаве. Весьма странное сочинение, причем странности начинаются уже с названия (что такое “Entergelon”, подозреваю, не знает и сам автор). Рыхлый, плохо связанный текст с совершенно неправдоподобными героями и громоздким сюжетом, в котором замешано множество иногда стандартных (телепортация, грядущий апокалипсис и план спасения человеческой расы, работа спецслужб, люди с необычными способностями и возможностями), иногда диковинных (человек с этими самыми необычными способностями – сумасшедший, аристотелевская энтелехия) элементов. Автор – учащийся техникума (род. 16 августа 1982), этот рассказ – его единственный вклад в общую копилку польской фантастики.
8.2. Рассказ “Wody głębokie jak niebo/Воды глубокие, как небо” написала Анна Бжезиньская/Anna Brzezińska (стр. 51–-68). Иллюстрации МОНИКИ РОКИЦКОЙ/Monika Rokicka.
В рейтинговом списке уважаемого сетевого журнала “Esensja” «100 лучших польских НФ-рассказов» этот рассказ занимает очень высокое 14-е место с такой рецензией:
«Жителям отдаленной деревушки досаждают сотворенные магией существа. Сказанное звучит подобно строке из инструкции игры RPG, но в рассказе Анны Бжезиньской речь идет отнюдь не о борьбе со страшными бестиями. В прекрасной и трогательно-грустной жизненной истории девушки и ее друга мы находим повествование об одиночестве, отчужденности, о том зле, которое люди причиняют друг другу во имя высоких идей. Этот рассказ о человеческой подлости не несет ни легкого утешения, ни особой надежды, а окончание его лишено однозначности. Грустный, волнующий, красивый текст».
Рассказ завоевал премию имени Януша Зайделя, номинировался на получение премии "Nautilus" и позже вошел в состав антологии “Nagroda im. Janusza A. Zajdla” (2005) и одноименного авторского сборника “Wody głębokie jak niebo” (2005, 2017).
На русский язык рассказ не переводился. На его карточку можно глянуть ЗДЕСЬ А почитать о писательнице можно ТУТ
11. В рубрике «Из польской фантастики» напечатаны три текста.
11.1. Рассказ “Diabeł z Burgas/Бургасский дьявол” написал Збигнев Войнаровский/Zbigniew Wojnarowski (стр. 45 – 54). Иллюстрации МАГДАЛЕНЫ ЕНДЖЕЙЧАК-НАЛЯЗЕК /Magdalena Jędrzejczak-Nalazek.
Как известно, город Бургас был охвачен пожаром 18 августа 1469 года. Пожар был настолько катастрофическим, что город после него так и не сумел оправиться, потерял значение крупнейшего торгового центра на линии реки Зубрич. В пламени пожара погибла городская библиотека, в которой помимо прочих сокровищ хранился автограф Сократа – собственноручно написанная им записка виноторговцу Асклепию, где он просил отпустить ему в кредит три амфоры вина и высказывал мысль невероятной философской глубины. «Когда я пребываю во хмелю, — писал философ, — то не знаю, что я знаю, а это феноменальное состояние в этом лучшем из миров». Естественно, в далеком будущем, в котором достаточно широко использовалась в обиходе машина времени, у некоторых ученых мужей не могло не родиться желание спасти драгоценную записку от уготованной ей участи…
Нам уже приходилось встречаться с автором рассказа на страницах нашего журнала (см. “Nowa Fantastyka” 3/2003), будем встречаться с ним и далее. На русский язык (как, впрочем, и на другие языки) рассказ не переводился. На скудную карточку рассказа можно глянуть ЗДЕСЬ Биобиблиографического профиля писателя на сайте ФАНТЛАБ нет, но кое-что о нем можно узнать, пройдя в этом блоге по тэгу «Войнаровский З.»
11.2. Рассказ “Rozkosz/Наслаждение” написал Томаш Пëнтек/Tomasz Piątek (стр. 55—61). Иллюстрации КШИШТОФА ГАВРОНКЕВИЧА/Krzysztof Gawronkiewicz.
Рассказ написан от первого лица – некоего странного типа, практикующего психотерапевта и гипнолога, который с помощью весьма хитро составленных ритмических речевок вынуждает как своих пациентов, так и некоторых посторонних лиц совершать преступления, причем делает это не по собственному почину, а по велению некоего куратора, цели которого настолько туманны, что мозг сворачивается штопором при попытке хоть как-то их осознать и в нем рождается единственная ясная мысль: «Ну ни фига себе! Интересно, какой-такой бамбук курит автор?” Уф-ф-ф…
И это первое появление писателя в нашем журнале. Рассказ на русский язык не переводился, его карточки на сайте ФАНТЛАБ нет, об авторе сайт практически ничего не знает.
11.3. «Letni deszcz/Летний дождь» (стр. 62—68) — это отрывок из написанного Анной Бжезиньской/Anna Brzezińska романа “Letni deszcz. Kielich/Летний дождь. Кубок” (2004), в котором речь идет о дальнейших приключениях разбойника Твардокенсека. Иллюстрации АНДЖЕЯ ГЖЕХНИКА/Andrzej Grzechnik.
Начало описанию приключений указанного разбойника было положено романом “Zbojecki gościniec/Разбойничий тракт” (1999) и продолжено романом “Żmijowa harfa/Змиева арфа” (2000). Роман “Letni deszcz. Kielich/Летний дождь. Кубок” вышел из печати в 2004 году.
И это второе появление писательницы на страницах нашего журнала (первое см. “Nowa Fantastyka” № 12/2002).
Карточки этой публикации на сайте ФАНТЛАБ нет. На карточку романа “Letni deszcz. Kielich” можно глянуть ЗДЕСЬ
4. Рассказ “Legenda czyli pijąc wódkę we Wrocławiu w 1999 roku” написал Анджей Земяньский/Andrzej Ziemiański (стр. 32 – 46). Иллюстрации ПЕТРА КОВАЛЬСКОГО/Piotr Kowalski. В номере напечатана третья (заключительная) часть рассказа.
Позже рассказ вошел в состав авторского сборника писателя ”Zapach szkła”, впервые изданный в 2004 году
и затем переиздававшийся в 2008, 2011, 2013 и 2018 годах.
Рассказ некоторым образом примыкает к рассказу «Бомба Гейзенберга» и отмечен премией “SFinks”. Официального перевода рассказа на русский язык пока не существует. Известен, однако, сетевой перевод, опубликованный под довольно-таки странным названием «Легенда или пьянствуя водку (?) во Вроцлаве в 1999 году».
Глянуть на карточку рассказа можно ЗДЕСЬ А почитать об авторе стоит ТУТ
5. Рассказ “Życzenie/Желание” написала Анна Бжезиньская/Anna Brzezińska (стр. 48–55). Иллюстрации МАГДАЛЕНЫ ЕНДЖЕЙЧАК-НАЛЯЗЕК/Magdalena Jędrzejczack-Nalazek.
Легенда, которую мама рассказала шестилетнему Грациано, мало, вероятно, отличалась от других легенд, которые другие мамы рассказывали другим детям в других местах. Дракон, опустошавший прилегающие к его логовищу деревушки, похищенная им принцесса, пастушок, пришедший ей на помощь, убивший дракона и получивший от спасенной принцессы обещание исполнить его желание. Одно желание. И желания его потомков, по одному на каждого. Но в этой, именно этой легенде чувствовалось нечто странное. Похоже, что концы не сходились в ней с концами…
Рассказ номинировался на получение премии имени Я. Зайделя, вошел в состав антологии “Zajdel 2003/Зайдель — 2003”, где были напечатаны произведения номинантов, а также был включен в состава авторского сборника “Wody, glębokie jak niebo/Воды, глубокие как небо” (2005 и 2017).
Замечательный сетевой журнал “Esensja” поставил этот рассказ в своем рейтинговом списке «100 лучших польских НФ-рассказов” на 91 место со следующей аннотацией:
«Камерное повествование о неизбежности предназначения, отличающееся небанальным исполнением. Таинственное желание, подаренное некогда семье из отдаленной горной деревни, становится навязчивой идеей и проклятием для очередных ее поколений, чтобы стать в конце концов частью совершенно другой истории с тем же самым посланием».
И это первое произведение писательницы, напечатанное в нашем журнале. На русский язык (как, впрочем, и на другие языки) рассказ не переводился. На его карточку можно глянуть ЗДЕСЬ А почитать о писательнице можно ТУТ
облако тэгов
